Всегда тяжело признавать поражение.

   Казалось, Эш вообще так не умел, потому что он привык быть среди победителей, а теперь раз за разом спотыкался и падал, разбивая колени в кровь и тратя силы на то, чтобы подняться, пока остальные спокойно продолжали идти дальше. Последнее падение закончилось хуже - он не встал. Вообще. Совсем. Последнее, что он помнил, лицо Саймона, который произнёс:
   Твоё имя не забудут, Бронте.
   Сдаваться и правда нелегко. Но когда этот факт уже произошёл, всё, что ты можешь сделать, это смириться и позорно лежать под звуки кардиомонитора и собственные разбившиеся вдребезги ожидания. Разочарование в себе - наверное, самое страшное, что могло с ним случиться. По крайней мере, он мог так подумать, если бы, открыв глаза, оказался в палате один. Но чужой голос заставил его вернуть себя в сознание. Не чужой - родной. Страшно было разочароваться в себе, ещё страшнее - разочаровать отца. Того самого, холодного, жесткого и непробиваемого, того, на которого Эш пообещал себе никогда не быть похожим.

    Бронте младший медленно открыл глаза и уставился в потолок. Каждая клеточка его тела пульсировала и болела, дышать было больно. Он не поворачивал голову, но уже понимал, кто сидел рядом, нагло закинув ноги на чистую койку. Странно, но того первого желания сесть, которое показывают в фильмах актёры после серьёзных травм, у него не возникло: голова всё ещё кружилась, и Эш старался не делать резких движений, предпочитая продолжать смотреть в потолок и пытаясь вспомнить последние события.

    - Саймон, - вместо приветствия, в котором никто из них не нуждался, начал охотник, хотя уже на этом хотелось закончить, потому что для отца, наверняка, звучало бредовее, чем навестить сына в больнице.

   Эш всё-таки сделал над собой усилие и приподнялся, приняв полусидячее положение (к слову, сделать это было сложно, когда в одной руке была капельница, на другой - швы). Сын боялся смотреть на отца. Да, страх увидеть в глазах разочарование сильнее смерти. Такой взгляд Эш видел у Джерри, когда тот уличил его во лжи. И тогда он тоже не хотел поворачиваться, но сделал это, а теперь не мог забыть тот взгляд - взгляд, в котором ты видишь, как всегда открытая дверь захлопывается с неимоверной скоростью.

   Да, отец никогда не был для него примером воспитания, но был примером охотника, тем идеалом, к которому Эш стремился. Его хладнокровие, выносливость, выдержка - то, что воспитал в нём отец, то, что он хотел воспитать в Миде, но Бронте младший не позволил. Удивительно, как разные взгляды на воспитание одного и того же ребёнка могут сжечь мосты между двумя близкими людьми. И ни отец, ни сын за несколько лет не пытались построить новый.

    - Саймон Бронте, - смотря в противоположную стену, Эш повторил свои слова более твёрдо, чтобы отец понимал, что он не шутит, - жив.

   Охотник не собирался оправдываться, не собирался убеждать в том, что говорит правду и что это не фантазия воспалённого от травм мозга. Хотел ли он, чтобы ему сразу поверили? Возможно, несмотря на внешнее равнодушие, внутренний мальчишка всё ещё надеялся на то, что отец ему верит. Но реальность была более жестока.

   - Саймон чёртов Бронте, - в словах не было ни грамма злости, Эш будто сам себе поверить не мог, что уж было говорить об отце, к которому он всё-таки повернулся и с которым встретился взглядом. - Кажется, он очень рад был меня встретить.